— Вы — одна из самых стилистически выдержанных групп из России: от черно-белых фотографий с концертов и логотипа до вашего сценического аутфита. Вы сознательно выдерживаете стиль визуальной части своего творчества, или это само собой получается?

Jack (вокал): Мы просто не позволяем случиться тому, что бы нам не нравилось.

— Какие-нибудь женщины-музыканты повлияли на твой образ сценический, на то, как ты выглядишь?

Jack: Я не понимаю, что такое сценический образ. Это достаточно странная вещь, я же не актриса. Мы — не театральная труппа, которая в повседневной жизни бегает в розовых платьицах и выдувает пузырики мыльные, а потом такие: «Ой, завтра у нас концерт, нужно принять образ, выйти, что-то из себя изобразить, потому что мы вдохновились кем-нибудь». Это не так. Ты растешь: тебе что-то нравится, что-то не нравится. Так совершенно у всех людей. В итоге это складывает человека, и когда у него появляется возможность выражения самого себя, то проявляется то, что он в эти годы накопил в себе.

Женских образов, повлиявших на меня, очень много, как и визуальных, так и аудиальных. Они совершенно очевидны. В любом интервью речь, прежде всего, идет о Патти Смит. Любые старики-меломаны, сравнивая меня с кем-то, вспоминают о Дженис Джоплин. Все это очень приятно и здорово. Люди помоложе любят разговаривать со мной об Элисон Моссхарт, но мне это вообще не интересно. Потому что о Патти Смит мне разговаривать гораздо интереснее, как и, я думаю, Элисон Моссхарт интереснее разговаривать о Патти Смит. Но в этом и есть смысл, потому что все это сухие кости, которые давным-давно закопаны под кучей современного дерьма, и которые нужно откапывать и поднимать. Это такие музыкальные зомби. Это наш отряд ассоциаций.

— Кого из классических рок-музыкантов вы считаете самыми стильными?

Jack: Мы далеко не дремучие в этом вопросе. Невозможно не сказать о том же Ричарде Хелле, который вообще придумал эту эстетику. Или, например, Малькольме Макларене и Вивьен Вествуд, которые наряжали Sex Pistols в грязную рваную одежду, и в итоге началась вся эта волна, делавшая панк таким, каким мы его сейчас представляем и сделавшая все это модным. Безусловно, у истоков стояли очень классные ребята, та же Вествуд. Она совершенно, по-моему, легендарный дизайнер. Правда, со временем все это ушло от попытки эпатировать внешним видом так, чтобы волосы дыбом стояли. Сейчас вообще сложно чем-то удивить в силу вседозволенности. И, мне кажется, достаточно круто, что рэп-тусовка, рок-тусовка периодически выглядят вообще одинаково. Все это смешивается, и люди не ограничивают себя больше субкультурными стереотипами. Каждый просто делает то, что хочет, и выражает тем самым поддержку тех или иных идей. Самовыражение — это круто, главное, чтобы это было гармонично и со вкусом.

— Jack, чувствуешь ли ты как артист свою связь с горячей сегодня темой — феминистской идеологией, эстетикой и традицией?

Jack: Пообщавшись с некоторыми очень разными людьми, я поняла, что все феминизм воспринимают по-разному. Для кого-то это совсем экстремальные взгляды. Я никогда не относила себя к феминисткам. Более того, безусловно, некоторые их идеи изменили историю. Но в большинстве случаев я не согласна с феминистками, вообще не понимаю, за что здесь бороться. И мы все-таки больше приверженники этой природной, очень животной истории. А в природе все очень грамотно придумано. У всех есть свое место. И если вы***ваться и самим пытаться создать какое-то место, которое не существует и существовать не будет, то можно комфортно ощущать себя в своем теле, своем поле.

— Вернемся к музыке. Есть ли у вас альбомы, как у меломанов, которые поделили жизнь на «до» и «после»?

Jack: В вопросе с музыкой, мне кажется, тут не как у меломанов, а как у наркоманов. Музыка — это зависимость. Все меняет не конкретный альбом, а момент, в который ты его в себя впустил: обстоятельство, место, время. Иногда — состояния.

— Вы себя ощущаете частью какой-либо сцены, международной или российской?

Wood (гитара): Мы точно не принадлежим какой-либо определенной сцене. И мы не часть чего-то, мы что-то отдельное.

— То есть никакого комьюнити не ощущаете за собой? Музыкантов?

Jack: Музыкантов не ощущаем. А публику на концертах ощущаем, когда ходит все больше…

Wood: …знакомых лиц.

 

 

— Вы отыграли во многих городах России, проехались с туром по Германии и выступили в этом году на британском фестивале Гластонбери. Чувствуется ли какая-то принципиальная разница в публике?

Wood: Могу сказать сейчас, что московская публика недалеко ушла от европейской. В отличие от публики провинциальной, где люди все еще по-русски закрытые и скептически стоящие в сторонке а-ля снобы. В Москве с этим проще, я думаю, ввиду вообще глобализации. Москва становится более европейским городом со временем. Единственным в России.

Jack: Не знаю, я бы так не рубила с плеча. На самом деле, куда ни плюнь, в любом городе, в любой стране, все говорят одно и тоже. Все говорят: «Ой, в других странах люди намного более раскрепощены». Все пытаются придумать какие-то оправдания тому, что они не могут или не хотят просто вскрыть себя. Это право каждого. Но очень здорово, что в любой стране, в любом городе находятся люди, которые с радостью вскрывают себя.

Wood: Да, но это исключение, подтверждающее правило…

Jack: Все зависит от обстоятельств: место, сцена, насколько близко подпущен зал к исполнителю или насколько далеко. Естественно, когда сцена высоченная, народ не может даже близко подойти к сцене, нет этого эффекта общности.

Wood: Перестань, никому не мешает высокая сцена, чтобы угорать.

Jack: Проверим, когда будем играть на высоченных сценах, и между нами и залом будут километры охраны. (Смеются.) Только надо дожить до этого дня.

Wood: Не дай боже, да, согласен.

 

---

Интервью: Георгий Филатов. Фото: Елена Бутко.